Малинка, А. Родыны и хрестыны [Текст] / А. Малинка // Киевская старина. – 1898. – № 5 . – С. 254-286

РОДЫНЫ И ХРЫСТЫНЫ.
(Материал собран в м. Мрине, Нежинскаго уезда)

I.

Едва молодая женщина почувствует себя беременной и поделится своей радостью с соседками, эти последния спешат снабдить ее советами, как следует вести себя, чтобы роды сошли благополучно. Советы эти сводятся, главным образом, к ознакомлению будущей матери с разнаго рода приметами и обрядами, невежество по части которых может повлечь за собой такия печальныя последствия, каких не в силах будет исправить потом и самая опытная повивальная бабка. Забеременев женщина должна сбросить у себя с шеи монисто; позволяется носить только крестик или образок на черном шнурке; если же будущая мать—по невежеству-ли, или по упрямству—продолжает носить монисто, то у ребенка пуповина замотается вокруг шеи; кроме того, если монисто у матери краснаго цвета, то, помимо указанной беды, дитя будет рости «в пороку и стыд», если же монисто черное, ребенок «буде заходыця» во время плача и будет страдать детскими припадками. Увидит беременная женщина пожар и в ужасе готова схватиться руками за голову; опытныя женщины должны удержать ее от этого; в противном случае у ребенка на той же части тела будет красное родимое пятно. Родимыя пятна у ребенка объясняются также еще тем, что мать во время беременности украла что-либо. «Не остереглась якось я, як була важка», передавала одна старуха: «треба було побилыть хату, а крейды у мене не хватыло; от я пійшла до сусидки да ныщечком и узяла грудку; дак у мого Ивана на нози наче та грудка крейды и означилась». Указывали и другой случай: беременная женщина стащила у своей соседки «кожушанку»; следствием этого было то, что у родившейся девочки часть лица была покрыта черными волосами. Если беременной женщине отказать в какой-либо просимой ею вещи, то мыши изгрызут этот предмет. Залезет соседская свинья в огород; не дай Бог, если беременная хозяйка в гневе толкнет ногой эту свинью: в спинке ребенка будет колот, точно щетиной. «Не годыться» беременной ходить с раскрытым ртом или есть что-либо во время ходьбы: дитя будет прожорливым и крикливым. Если беременной вслед бросить «печунку» (кусок глины, выпавшей из печи), то ребенок будет страдать запором; если же какой-либо добрый человек бросит ей в след кусочек хлеба, то дитя не будет болеть желудком. Чтобы избежать трудных родов, беременная не должна сидеть на пороге, а то и дитя во время родов долго «буде стоять на порози». Не должна она также переступать через «вой»: волы ходят медленно, поэтому и роды будут медленными, тяжелыми; через оглоблю, наоборот, «годыться» переступать: как лошадь быстро и легко бегает, так и роды быстро и легко сойдут.

Наступает время родить. Все члены семьи, соседи и вообще все, кому это известно, избегают разговоров об этом предмете, чтобы излишними разговорами «не наклыкать лыха» на родильницу. Поэтому и будущий отец, отправляясь за повивальной бабкой, часто приглашает ее к своей жене одними намеками: «ходим до нас на щось». Вообще, чем меньше лиц знает про наступление родов, тем они легче сойдут.

«Бабувать», т. е. помогать при родах, женщины идут только после прекращения у них менструаций, приблизительно после 45 лет, когда потеряна уже надежда иметь собственных детей и не придется поэтому самой просить к себе бабку. Рождение ребенка у женщины, начавшей «бабувать» считается верхом неприличия; такого ребенка зовут в селе «бабынцем», и это прозвище всегда ужасно конфузить его мать. Вследствие этого, даже после прекращения менструащй в первое время женщины не решаются итти в повитухи.

При выборе бабки имеют в виду следующия два главных ея качества:

1) бабка должна быть честной, «щоб внучата чесно рослы», и

2), главное, она должна быть богатой и щедрой, чтобы после родов «шановала хороше» и не скупилась на водку и закуски. Опытность и искусство хорошей бабки измеряется не столько знанием акушерскаго дела,—в этом отношении бабка стоит ничуть не выше всякой другой женщины, рожавшей несколько раз,—сколько полнотой сведений по части всякаго рода необходимых примет и обрядов. В этом случае опытность бабки пополняет невежество молодой матери: если женщина во время беременности сделала какой-либо промах, который грозить отдалить на продолжительное время роды, или сделать их тяжелыми, или может повредить здоровью матери и ребенка, то всем подобным промахам бабка должна своевременно найти надлежащее противоядие. Если, например, беременная натыкалась на случку лошадей, то и ей предстоит носить в утробе ребенка столько времени, сколько носит кобылица лошенка, т. е. около 11 месяцев: чтобы устранить эту беду, бабка в то время, когда по расчету надлежит уже рожать, насыпает овса в запаску своей пациентке, и та дает кобыле выесть этот овес. Есть и другое средство, ускоряющее наступление родов: бабка стружит серебряную монету или крестик и дает пить этот порошок в воде беременной женщине.

Но как бы трудны ни были роды, больная никогда не обратится к помощи доктора или фельдшера: этому мешает ея стыдливость и, кроме того, обычай, чтобы при родах, кроме замужних женщин, никто (а особенно из мущин) не присутствовал. Быть может, в этом случай огромную помощь простому народу окажут возникающее теперь женские медицинские курсы; с течением времени по селам появятся женщины-врачи, которые будут помогать родильницам и практически подучать наших самоучек-бабок более рациональным приемам при родах. Теперь же, пока бабки не имеют у кого поучиться повивальному искусству, с них нельзя много и спрашивать. Нам, впрочем, известна попытка одного земства прийти на помощь в этом отношении простому населению, устроив ничто вроде курсов для сельских повитух. Но время обучения было слишком коротко, само обучение велось не практически, а теоретически, по рисункам, и потому эта попытка желанных результатов не имела. Вот что разсказывала одна из бойких учениц про окончательный экзамен; доктор повесил на доске рисунок, изображающий неправильное положение ребенка, и обратился к своим слушальницам с вопросом: что делать в подобном случае? «Уси бабы наче воды в рот набралы, дывляться та здвыгають плечыма: а хто-ж ёго знае? А я не втерпила: «а щож, кажу, робыть? Богу Мылосердному, кажу, треба молыться». Дак уси, хто тут був у комнати, як одын, уси в долошки заляскотилы: «от, кажуть, молодець бабка!»—

Вероятно, и другия ученицы, по окончании курса, остались при прежних своих знаниях и убеждении, что только милосердие Господа может помочь в подобных случаях.

Непосредственно перед родами, или даже во время родов, за бабкой отправляется муж или какой-либо другой пожилой родственник родильницы. Баба сразу не соглашается итти на помощь: «Выбирайте кого луччу; я не дуже-то вмию». И посол, и сама бабка прекрасно понимают, что этот отказ не больше, как соблюдение установленнаго для подобнаго случая этикета, и потому, после непродолжительных переговоров (тянуть их не позволяют уже сами обстоятельства дела, не терпящаго отлагательств), бабка, захватив все необходимое, спешит на помощь. Вот как разсказывается о приглашении бабки к родильнице в песнях:

№ 1.
У новуй комнати кровать стояла
На новуй кровати Ганнуся лежала,
По комнати ходила,
Свого Грыця просыла:
«Ты, Грыцику, муй голубчику,
Бижы ж скорей по бабусеньку!»
А бабуся догадалася,
В одном чоботи обувалася,
До онучечки спотыкалася,
В однуй руци лучыночку,
А в другуй—простыночку:
Подывимось на дытыночку.

№ 2.
Та и за купкамы, та и за гуркамы,
Й-а за хыжкамы, й-а за будками
Там Ганночка сына вродыла (2)
Та соби на помощь Андрийка просыла:
«Андрийчыку, муй голубчыку (2),
Бежы-ж, бежы и скоресенько, и хутесенько,
Бежы-ж, бежы по бабусеньку!»
А бабусенька догадалася
И сама йде об однум чоботи (2),
В однум чоботи и без пояса.
А у левуй руци и простынь несе.
Ой просты-ж, помилуй, Боже, аж два душечки:
И старенькую, и маленькую (2),
Що старенькую у подушечках,
А маленькую у пелюшечках! —

В первой песне сообщается, что бабка, отправляясь к больной, берет с собой «лучыночку» и «простыночку»; во второй песне упоминается только о простыне; но при чтении этой песни перед словами: «А у левой руци…» замечается пропуск: пропущено, чтоб несет бабка в правой руки.

Собираясь итти к пациентке, бабка берет с собою уголек (это, вероятно, «лучиночка», о которой упоминается в первой песне), нисколько льняных зерен и ржаных рожков1. Вот и все, что должно быть под руками у бабки при трудных родах. Этот уголь, впрочем, и льняныя зерна не простыя. Случается иногда, из горящей печи выскакивает с треском уголек; бабка собирет такие угли; при трудных родах она растирает их и дает порошок в воде пить больной, «щоб и дытя так скоро выскочыло из тисного миста, як сей уголь из гарячои печи». Есть лён «лущык»; когда он созреет, то головка его трескается и семена высыпаются; бабы подбирают эти семена и дают родильнице. Есть с хлебом или же пить в виде настоя на горячей воде, для того чтобы и дитя, подобно зернам, скоро появилось на Божий свет. Кроме того, дается иногда настой ржаных рожков,— «Ну, казала кушерка, що ёго без умыслу (т. е. без знания, без умения) не можна давать; на чарку воды три капли его; а румку (т. е. чистаго настоя) як выпыть, дак сам дохтор казав, що и не перенесе (т. е. больная)… давать треба пры послидних порах; а як яка дурна баба, дак вона не знае, колы дать, а нужно, шоб з умыслом, а то збросыть…» Подобное действие этих рожков признает и медицина. Некоторыя бабки дают еще и «корычневу воду»,— настой корицы на водке или воде.

Придя к больной, бабка посылает ее перейти три раза дорогу так, чтобы никто этого не видел; затем, войдя в хату, больная трижды обходит вокруг стола; перед ним разстилаются штаны ея мужа, и бабка переводит через них родильниц. Если после этого роды все еще тянутся, то бабка приказывает развязать в хате и в амбарах все узлы, где какие есть, отпереть все замки. Все это проделывается для ускорения и облегчения родов. Но если все указанныя средства оказываются недействительными и больная терпит страшныя муки, то бабка решается прибегнуть к последнему, очень, впрочем, редкому средству: к священнику снаряжается посол с просьбой растворить в церкви царския врата; просьба эта ставить священника в затруднительное положение; с одной стороны, в число его пастырских обязанностей входит—отучать пасомых от всякаго рода суеверий; но, с другой стороны, как отказать в этой невинной просьбе существу, переносящему страшныя мучения и надеющемуся, что это средство положить конец мукам?

Бывают случаи, когда, не смотря на все средства бабки, роды имеют печальный исход: смерть новорожденнаго или самой матери. Следующая песня передает один из подобных случаев:

№ 3.
Ой пойихав королевыч на погуляньня,
Та и покынув Марусыну на гореваньня.
Та-й прыснывся королевычу дывнесенькій сон:
С-пуд правойи да рученьки вылетив сокол,
С-пуд левойи, с пуд билойн брязнув колокол2.
Побиг же королевыч до бабусеньки в двир:
«Бабусеньку, голубонько, одгадай сей сон:
С-пуд правойи да рученьки вылетив сокол,
С-пуд левой, с-пуд билойи брязнув колокол».
— Сидлай, сидлай, королевычу, вороного коня,
— Бежы-ж, бежы, королевычу, и в день и в ночи,
— Свою мылу Марусыну на скамьи застаючи!
Й-уже ж твоя Марусына вчора звечора сына родыла,
Й-а сёгодни у досвиту сама померла.—
Як осидлав королевыч вороного коня,
Бежыть—бежыть и в день и в ночи,
Прыбегае пуд новы ворота:
«Выйды-выйды, Марусыне, краще золота!»
— Ей не выйшла Марусына, выйшла ёго свисть,
— Дай вынесла королевычу смутнесеньку висть:
— Здоров, здоров, королевычу, чужый зять—не наш!
Й-а вжеж твою Марусыну давно зрадылы:
Й-ай учора Марусына сына вродыла,
А ик свиту Марусына сама померла.—
Як й-увыйшов королевыч в свитлоньку одну,
Аж там седять бабки-няньки, дытя колышуть:
— Ой ну люли, мале дытя, ой ну люли спать!
Уже-ж тоби своей матеры до вику не знать.
Уже ж тоби своей матеры треба забувать,
А вже ж тоби, королевычу, тут не гостювать.
Як ударыця королевыч об нову скамью:
0й Боже ж муй мылостывый, я ж сёго не перенесу»!
Як пойшов же королевыч у другу нову,
Лежыть его Марусына на й-усю скамью;
Стоять вже там попы—дяки, «надгробие» поють,
А вже в того королевыча дробны слёзы льлють…

Наконец, раздается крик новорожденнаго. Первым долгом бабка отрезывает у него пуповину следующим образом: взяв в руки лен—прядиво, она расчесывает его гребнем; потом отмеривает пуповину пальца на три от живота и перевязывает ее в этом месте льном.

„А скульки ж раз заматувать?» спрашивает бабка у матери.—Завязуйте булш, Бог з йимы,—отвечает измученная только-что перенесенными болями женщина, твердо веря, что, если пуповину перевязать больше трех раз, то уже не придется рожать детей. От перевязаннаго места бабка отмеривает пуповину еще на три пальца и отрезывает ее— у мальчика на топоре (чтобы из мальчика в будущем вышел хороший работник), а у девочки на гребне, „шоб умила добре прясты». Отрезанным концом пуповины бабка крестообразно мажет ребенка в тех местах, где священник при крещении помазывает муром, и при этом приговаривает: «Шоб уроков не боялось, и всяка болизнь, и нечыстоты, и все зле-лыхе обходыло».— Когда выйдет датское место, то бабка прикладываете его трижды к темени ребенка «шоб не було тименого зуба», т. е. чтобы не опадало нёбо (?).— После этого она купает ребенка в теплой воде. В этой же воде обмывает и детское место и заворачивает его в чистую тряпочку; под «полом», т. е. помостом из досок, возле левой стены от входа в хату, или под печью выкапывается ямка; в нее выливается эта вода и кладется место, обернутое посолонь пуповиной и обсыпанное тоже посолонь—ржаными зернами; затем бабка засыпает ямку землею, приговаривая: «Шоб усе родыло, и породиля ище дитей водила». Если же мать не желает иметь больше детей, то место «кладеця догоры», а пуповину заворачивают и обсевают зернами против солнца.—Все это бабка должна проделать с большим вниманием, так как малейшая ошибка при этом влечет за собою смерть будущих детей женщины, у которой она «бабуе».—Был случай, что бабка недостаточно глубоко закопала детское место; собака отрыла и унесла его; на посыпавшиеся со всех сторон упреки находчивая бабка ответила, что то была не собака, а ведьма.—Если родившееся дитя умрет, то откапывают это место и разбрасывают его по огороду, чтобы и дети так росли, как растет трава в огороди. Если и это средство не помогает и следующия дети умирают, то вместе с детским местом закапываются живыми петух и курица или же две куклы из тряпок—мущина и женщина, своего рода умилостивительная жертва какому-то свирепому и кровожадному божеству.

Закопав детское место, бабка наливает в «зризок»,— чан, покрытый сверху рядном, теплой воды и купает в ней «породилю». После ванны матери дается водка и закуска— подкрепить силы. Вода, в которой обмывалась родильница, не выливается вон, а разливается по «чугунам», котлам, нагревается в печи и выливается опять в «зризок» для новой ванны; так устраивается ванна три раза, «шоб кости у породили роспарылысь и в жывоти попарылось, шоб не болив жывот и вси члены».—После этого тройного купанья, бабка перевязы|вает живот родильницы пенькой и укладывает больную в постель, под которую кладется нож или кусок железа и ставится в миске вода, «шоб уси уроки и зглазиньне на желизо шло, а не на дытя и породилю». С той же целыо, куда бы ни шла в первое время посли родов молодая мать, она должна брать с собой это железо.

Вода из «зризка» выливается на следущий день до восхода солнца где-либо под плетнем, где никто не ходить, «ныщечком», чтобы никто не видел и не сглазил. «Зризок» же, покрытый рядном, целый день стоит возле «полу», на котором лежит больная; всех молодых женщин, навещающих больную, бабка приглашает присесть на «зризок», «шоб и тоби Бог дав скоро систы у «зризок», т. е. разрешиться от бремени, родить дитя.

Обмыв и уложив в постель родильницу, бабка с паляницей, бутылочкой водки-сивухи и мелкой монетой (коп. 2—5) идет к священнику «за молытвой». Священник читает молитву, дает новорожденному имя, угощает бабку рюмкой принесенной ею водки, поздравляет ее с внуком и назначает время крещения. Бабка берет обратно бутылочку из-под водки; если же она забудет эту бутылочку у священника, то это служить приметой, что бабе скоро снова придется «бабувать» у кого-нибудь.—Имя ребенку обыкновенно дается в честь того святого, память котораго празднуется в этот день; если имя попадется неудобовыговаримое, то бабка просит переменить его: «Ой, батюшко, дайте инше яке, а то сего и зроду не донесу». И действительно, такие случаи, когда баба не в силах «донесты» имени и перевирает его до неузнаваемости, не редкость, почему священникам и предписано давать более употребительныя среди народа имена.

Пригласив к жене бабку, муж беременной женщины уходит из хаты и не присутствуем при родах: присутствие в данном случай мущины считается неприличным, это— исключительно бабье дело. Существует разсказ, что бабка, не имея возможности оставить больную женщину с родившимся ребенком, послала к священнику отца ребенка условиться, когда быть крестинам; на вопрос священника, с чем его поздравить—с сыном или дочкой—счастливый родитель махнул только рукой: «А ей-Богу, батюшко, не знаю: я в бабськи дила николы не мишаюсь». Впрочем, это только анекдот; на самом же деле, и мать и отец интересуются полом новорожденнаго, предпочитая в большинства случаев иметь мальчика:

«За вамы, сыночкы, получатыму подарочки,
Тонки серпаночкы,
А за вамы, донечкы, пролыватыму слёзочкы»,
поет мать в одной песне.

П.

После возвращения бабки от священника, муж родильницы (а если он в отсутствии, то сама бабка) идет приглашать кумов. В кумы приглашаются обыкновенно родственники, пользующееся в семье почетом. Если же в этой семьи дети постоянно мрут, то приглашаются «стриньне кумовье», т. е. первые встречные мущина и женщина. Во всяком случай, отношения родителей ребенка к кумам и бабке устанавливаются самыя дружественныя.

№ 4.
Запрежите коня вороного
Да одвезите кума молодого;
Запрежите кобылу гнидую
Да отвезите куму молодую;
Запрежите корову рябую
Да одвезите бабусю старую3.
Да колы-б же я знала, да колы-б видала,
Хто в мене бабусею буде,
Посадыла-б іи на покути у себе
Да обсадыла-мятою кудрявою.

Да колы-б же я знала, да колы-б видала,
Хто в мене кумом буде,
Посадыда-б у садочку у себе,
Обсадыла-б барвинком хрещатым.
Да колы-б я знала, да колы-б видала.
Хто в мене кумою буде,
Хто в мене голубкою буде,
Посадыла-б іи коло ’коньця в себе,
Обсадыла-б іи рутою зеленою земчузною.

Кум и кума приходят с хлебом; им предлагают закуску. Затем бабка кладет дитя на вывороченный шерстью вверх «кожух» (символ богатства); кум берет ребенка и передает куме. Баба отрезывает «окраець»,—горбушку хлеба, принесеннаго кумом, и дает куме за пазуху, а куму— завернутые в тряпочку уголь и «печунку»; идучи к священнику, кум, не оглядываясь, должен бросить назад этот сверток на распутье дорог, чтобы отогнать от ребенка всякую нечисть. Если родился мальчик, то от хлеба кума, а если девочка—то кумы отрезывается маленький кусочек хлеба и с «дробком» соли заворачивается в пеленку. (Пеленкой для мальчика служит разрезанная рубаха отца, а для девочки— рубаха матери). Этот хлеб с солью дается на другой день матери, чтоб у нея был «покорм» (молоко].—Ребенка крестить к священнику несет кума, а кум несет ему в благодарность хлеб, бутылочку водки и монету, коп. 2—54.

Когда кумы уйдут к священнику (а иногда по возвращении их домой), устраиваются «злывки». Этот обряд очищения родильницы производится следующим образом. Бабка берет «непочату воду» из ведра, из котораго не брал еще никто воды, наливает ею миску до краев (вообще все, что ни наливается, наливается до краев, чтобы у родильницы было много «покорму»); в миску с водой она кладет ягоды калины («шоб породиля була здорова и красыва») и зерна овса (символ богатства). На полу, как раз под «трамом» (сволок на потолке), бабка кладет на-крест топор и косу, или, чаще, топор и книгу (если ребенок мужскаго пола и серп и гребень (если родилась девочка), приговаривая в первом случае: «Шоб дрова рубав и кныжку чытав», а во втором: «Шоб хлиб жала и на сорочку пряла». Затем подводят родильницу. Правой ногой она становится на лежащие на земли топор или гребень; бабка себе и «породили» закатывает по локти рукава и становится перед больной, подняв вверх миску с водой, калиной и овсом. Родильница правой рукой набирает из миски воды с зернами и ягодами и спускает ее себе по руке, а левой— подхватывает под локтем текущую воду и пьет ее; так повторяется три раза. Затем она трижды набирает воду левой рукой, а правой подхватывает и пьет. После этого бабка мочит свою правую руку в воде и «тыловой»—обратной стороной руки мажет родильницу по лицу, приговаривая: «Омываю (очыщаю) свою руку, а твою душу». Все женщины, присутствующая при родах, моют себе в этой воде руки. Родильница с четырех краев миски (крестообразно) пьет три раза воду, а затем вода с ягодами льется понемногу за рубаху на спину сперва «породили», а потом всем находящимся в хате молодым женщинам, чтобы и у них рождались дети; кому хочется мальчика, той за спину бросают овес, а если кто хочет иметь девочку,—то калину.

После «злывок» баба садится за стол. Родильница подносит ей в подарок 7 паляниц и ситцу на юбку и угощает водкой со словами: «Благодару вам, бабусю, що вы потрудылыся коло мене». Бабка берет рюмку с водкой и отвчает: «Благодару вам; шоб породиля здорова була, и онук щаслывый рус, а щоб уси дождалы ёго женыть и за ным подаркы получать». Угостив бабку, родильница ложится в постель. Свой подарок баба ставит на «прьпечок»; на ходящияся в хате женщины проворно крадут его: «Ось подывысь, бабо, де твоя юбка? Колы хоч, выкупай, а то продамо, або понесем—заставымо». Баба обещает дат потом выкуп.—

Тем временем возвращаются кумы с окрещенным ребенком. Их усаживают за стол, при чем ребенок находится на руках у кумы, дают закусить—паляницу, сметану, жареную рыбу или курицу, борщ и кашу. Поели закуски кумы подносят ребенка к матери и отдают ей со словами: «У вас бралы рожденне, а вам прынеслы хрыщенне».

Сейчас же после родов баба печет паляницы и намечает первую посаженную в печь. Эту паляницу бабка кладет родильнице за пазуху под правую руку. Взяв затем от [кумы ребенка, мать кладет его к себе головкой на правую руку и начинает кормить правой грудью. До крещения ребенка не кормят. Но прежде, чем дать ребенку грудь, ему суют в рот соску—натертаго бурака, смешаннаго с песком и завернутаго в тряпочку,—это для того, чтобы дитя было «непрывередлыве» и не болело грыжей.

Узнав о возвращении от священника кумов, родственники и соседи собираются «на хрестыны». При этом женщины несут в подарок родильнице гречневые или ржаные вареники—в скоромные дни с сыром и примазанные сметаною, а в пост—с капустой, намазав их постным маслом, с сушеными грушами, и тогда такие вареники обмазываются медом.—«Як варенык повный, шоб така була породиля; шо выйшло з еи, то шоб наповнылось». Больная должна обязательно отведать хоть понемногу всего, что ей ни пряносят гости. А кроме вареников, ей несут еще гречневых блинов, паляницы, куски хлеба, жареную курицу, свежую рыбу, сельдь, тарань, чехоню, мед в сотах или патоку, круто сваренныя яйца, колбасу, сало, круп на кашу, фрукты… одним словом что подходящаго найдется в хозяйстве. С своей стороны, «породиля частуе» —угощает приходящих водкой, пьет сама и закусывает вместе с гостями тем, что принесено ими. Всю эту снедь нужно поесть в течение нескольких дней, не откладывая ничего сохнуть в запас, чтобы дитя и сама родильница не сохли.

Кумов и собравшихся гостей бабка приглашает за стол. Затем она подносить сперва матери, а потом каждому из гостей по рюмке водки, настоянной на «калгану»5, «муштыковуй голки»6, «кальцыби»7, и «семибратнюй крови»8. Выпив рюмку этой настойки, мать «дякуе» бабе и кумам: «спасыби, шо потрудылысь дытя у Божый закон увесты». На стол подается закуска — сметана, вареныя яйца, картофель, мясо, а в постное время — соленая и свежая рыба. После закуски бабка подносить на тарелке в рюмке «варенухи» (варенная на фруктах и меду водка) родильнице и гостям. Гости, с своей стороны, кладут на тарелку по мелкой монете (1 — 2 коп.); если у кого не окажется денег, тот обещает зайти когда-либо «поколыхать» дитя. Эти деньги бабка вытряхивает родильныце за пазуху. Когда в первый, после этого, раз купают дитя, то в воду для купанья кладут обручальныя кольца и эти деньги, чтобы у ребенка не было «жовтяныци». — После закуски женщины усаживают бабку в ночовки, на борону, или просто на хворост и с песнями и громким смехом везут ее в шинок «замочить конець» дать обещанный выкуп за украденный у нея подарок. Баба покупает им пол кварты водки; в свою очередь, и собравшаяся женщины покупают столько-же. Распив водку, они расходятся по домам, а бабка возвращается к родильнице ночевать. По дороге в шинок и в самом кабаке женщины поют песни, по содержанию подходящия сколько-нибудь к данному случаю; а если таких не знают, то поют «абы-яких». Кроме приведенных выше (№ 1 — 4) песен, поют, напр., еще такия:

№ 5.
Ой задумав старый дид
В середу женыться.
Гей, сив, думав-думав,
В середу женыться.
Як старую жунку взять
Не буде робыты;
Гей, сив, думав-думав,
Не буде робыты9
Молодую жунку взять,—
Не буде любыты.
«Скажи мини, молода,
Яка в мене борода»?
—Що у тебе старый дид,
Козлиная борода.—
«Скажи мыни молода,
Яка в мене похода!?»
—Що у тебе, старый дид,
Собачая похода.—
«Скажи мини, молода,
Яка у мене йида?»
«Шо у тебе старый дид,
Кошачая йида.—
Як пойихав старый дид
У город до торгу;
Як купыв старый дид
Плетену нагайку,
Як прыйихав старый дид
Из торгу додому,
Як ударыть молоду
По широкому заду:
«Скажи мыни молода,
Яка в мене борода?»
— Шо у тебе, старый дид
Шовковая борода.—
«Скажы мыни, молода,
Яка в мене похода?»
— Шо у тебе, старый дид,
Охвыцерська похода.—
«Скажи мыни, молода,
Якая в мене йида?»
— Шо у тебе, старый дид
Генеральская йида.—

№ 6.
(Вариант; припев тот же).
Як задумав старый дид
Та в осень женыться
«А скажы же, молода,
Яка в дида борода?»
— А в старого старыка
Козлыная борода, [2]
Медвежая похода, [2]
Совыныйи очи, [2]
Недобри для ночы.—
Як пойихав старычок
Та на ярмалочок,
Та и купыв старычок
Та реминный батожок.
«А скажы же, молода,
Яка в дида борода?»
— А в старого старыка
Шовковая борода, [2]
Паньская похода, [2]
Соловьины очи [2]
Добрыйи для ночы.—
Гей, сив, думав-думав,
Добрыйи для ночы.—

№ 7.
Колы-б мыни, Господы, недили дождаты,
Сюды-туды, ёнъ куды, недили дождаты10
То-б пошла я до-роду гуляты.
А у мене увесь руд багатый,
Будут мене часто частоваты.
— Частуй мене, муй роду богатый,
А я буду до дна выпываты.—
Ой пойду я додому хутенько
Пуд нове окошко, що муй мылый робыть?
Шо свекруха варенычки варыть,
А свекорко дубыночку парыть:
— Ой парься, парься, сырая дубына,
Шоб розсилась у невистки спына.—
А мый мылый дытыну колыше,
На дытыну важким духом дыше:
— Ой ну, мале дытя мое, спаты!
Нехай в роду погуляе маты.—

№ 8.
И лид трещыть, и вода плющыть:
Шо кум до кумы судака тащыть,
— И кумко моя, и голубко моя,
Звары мени судака, щоб и юшка була
И юшечка, и петрушечка.
Кума моя, кума моя, кума душечка!—
Я до тебе, кума моя, не гулять прышла:
Я до тебе, кума моя, роботать прышла
Из дныщечком, з гребеныщечком
Напъемося горилочки соби ныщечком,
Захылывшись у куточок,
По сим чарок у роточок,
Шоб и люде не зналы,
Пьяныцямы не звалы.
Хылю—хылю не тече,
Коло сердця пече.

№ 9.
Козак коня наповав
Дивка воду брала;
Козак писню заспивав
Дивка танцевала.
И гыдкый, и брыдкый,
И малаго росту;
Ой пойду ж я утоплюся
З высокаго мосту.
Я не сама пряла,
Кума помогала;
Дала я юй мыску круп
Ще й два кускы сала.
И гыдкый и т. д.

№ 10.
Саду муй, саду, да зеленый выноград!
И-ай в тому саду да груша стояла;
Саду муй, саду, да зеленый выноград!11
А пуд грушою кроватка стояла,
А на кровати перына лежала,
И-а на туй перыни продиля сыдила,
Продиля седила, сынки сповывала,
Сынки саповывала, до донечок та размовляла:
«За вамы, сыночки, да болять спыночки,
А за вамы донечки, та болилы животочки;
За вамы, сыночки, получатыму подарочки,
Тонки серпаночки,
А за вамы, донечки, пролыватыму слёзочки».
Саду муй, саду, да зеленый выноград.

№ 11.
Що нашая да Ганночка крамарка була,
Крамарка була,
Та напъяла шатро в кутку на полу,
В кутку на полу,12
Посадила мужа та и торговаты;
Прыйшлы купци да и куповаты;
Дають юй сто коныков, вона не ’ддае;
Дають юй сто волыков, дак не продае;
Дають юй сто рубликув, вона не бере:
— Мени з вашымы кониками не водыться,
Мени з вашыми волыкамы не глядиться,
Мени з тымы грошыма не носиться,
А мени муй муж у дому усегда знадобыться:
И дровець нарубае,13
И скипочек наскипае,
И засвитымо лучыночку,
Подывымось на дытыночку,
Й-у кого удалося: (2)
Ай чы й-у попа,
Аи чы й-у дяка,
Й-а чы й-у того коломійця, коломійця,
Чы в нашого Иваночка чорнобрывця, чорнобрывця?

№ 12.
Ишов кум городом,
Кума й-улыцею;
Тресе кум петухом,
Кума курецею.

№ 13.
Й-а в городи шарвелок14,
За городом ярмолок.
Дид бабу продае,—
Нихто грошей не дае.
«Дидусенько, ты сывая борода,
Чом ты мене не продав,
Як я була молода?»
— Бабусенько, ты сирая утко,
Тым я тебе не продав,
Що поралась хутко.—
Й-узяв дид бабусеньку
За хорошу вроду,
Да повъюв бабу пуд мосток,
Та и пыхорнув в воду:
— Отут, бабо, кайся,
Отут покупайся,
Отут вода бегучая,
Отут, бабо лаючая,
Отут назвычайся!—
Чы бабуся вырне,
То дид кием пырне:
— Отут, бабо, кайся
Отут, покупайся,
Отут вода бегучая,
Отут, бабо лаючая,
Отут назвычайся!—
Поты баба булькотала,
Покы там и пропала.
Иде дид из бережка
Да в долошки плеще:
— Як дасть Буг здоровьячка,
Оженюся ище! —

Если дитя родилось от «покрытки», т. е. не бывшей замужем, то поют след. еще песни:

№ 14.
(По словам разскащицы, эта песня длинная, но она помнить только начало ея).
Ой нещасны ты подружки,
Що пойилы тыйи грушки;
Було двое, стало трое.
Шира драла за яром!— (при этом припеве танцуют)…

№ 15.
Було лито, було лито, да и стала зима.
Молодая Марусенька родила дытя,
А вродывшы и сповывши, на Дунай несла:
«Плывы—плывы, мале дытя, из утятами,
А я пойду погуляю из дивчатамы;
Плывы—плывы, мале дытя, из окунцямы,
А я пойду погуляю из молодцямы;
Плывы—плывы, мале дытя, як сызе перо,
А я пойду погуляю, як сего и не було».
Молодыйи рыбалочки рыбу ловылы,
Не поймалы щуки-рыбы, поймалы лына,
Роздывылысь—розсмотрилысь,—аж мале дытя.
Ударылы рыбалочки в большой колокол:
— Собырайтеся, дивчаточки, буде перебор!—
Уси дивки, уси дивки зачесаны йдуть,
На свойих же голувочках веночки несуть15.
Молодая Марусенька не зачесана йде,
На своюй же голувоньки венка не несе:
«Ой я вчора извечора пъяная була,
Ой на свою голувоньку венка не звыла.
Ой е в тебе, моя матюнко, ище и дома пъять,
Не пускай же их, матюнки на вечурки гулять,
Бо чужы батько, чужа маты16 кладуть доли спать
Коло кажнойи дивчыноньки женыхув по пъять;
Не ’дхрестытыся, не ’дмолытыся, — треба з нымы лягать.
Було ж нас там на вечорныцях усих подруг сим;
Не дывуйтыся мыни однуй,—се буде усим!»

Возвратясь из шинку к родильнице, бабка отрезывает «окраець» хлеба, привязывает его к шнуру и опускает на ночь в колодец, приговаривая при этом: «Як у колодези вода прыбувае, так шоб покорм прыбував у грудях». На следующий день больная, если в силах будет подняться, идет рано к колодцу, пока еще никто не брал из него воды; подходя к нему, она произносит: «Добрыдень, колодець Романе, а вода Уляно! прышла я до тебе воды браты, поздоровляты; як вода здорова, шоб и я була так здорова; як вода прыбувае, так шоб у мене покорм прыбував. Затем набирает «непочатой» воды и пьет. Если же родильница не может проделать сама всего этого, то бабка утром приносит из колодца «непочатойи» воды вместе с опущенным накануне куском хлеба; воду она наливает в горшочек и дает пить больной; ту же воду, которая капает с хлеба, собирает в миску. Выпив воду, родильница закусывает хлебом, вынутым из колодца, и паляницею, что накануне была у нея под рукою, а бабка приговаривает при этом: «Господы, благословы хлиб йисты и воду ты, шоб здоровой буть; як у колодези вода прыбувае, шоб тебе в грудях так покорм прыбував».—Затем купают дитя. Воду после купанья бабка выносит во двор выливает на дубовый кол: «шоб здорове росло, як колок дубовый.» —

Бабка навещает больную в течение 7 дней и приносить чего-либо «снидать»: паляницу, блинов, вареников, сметаны… В свою очередь, и хозяева «шанують» бабу, как могут лучше.

Первые два дня ребенок лежит возле матери; только на третий день его кладут «у люльку». Эта «люлька», или «колыска» незатейлива по своему устройству: четырехугольная деревяная рама переплетается снизу крепкой веревочкой; по углам привязываются 4 веревки, которыя другим своим концом прикрепляются к деревянному крюку; к «траму» привязывается веревочка, за которую и цепляется этот крюк; сбоку колыски привешивается веревочка—«подёнка», при помощи которой и качают ногой люльку.—

Прежде чем положить в колыску дитя, баба кладет в нее кота, «шоб дытя спало, як куть», «на кота гуркота, а на дытыну дремота»; покачавши кота, она выбрасывает, крестит колиску, кладет в нее дитя и закачивает его, напевая «кота».

№ 16.
Ой ты, коте, коте наш!
Чы вміеш ты «оченаш»?
Ой я вмію краще вас,
Бо я в попа ночував.
«Очынашу» переняв.—

Затем бабку сменяет мать. Сидя на «полу», она прядет, а ногой качает дитя в колыске. Ребенок так привыкает к подобному укачиванию, что, если мать прервет качание, то он просыпается и кричит, пока снова не начнут его качать. Когда нужно кормить дитя, мать не берет его на руки, а наклоняется над колыской, а затем снова усаживается за свою пряжу, напевая монотонным голосом «кота»:

№ 17.
Ты коте, коте наш!
Чи вміеш ты «оченаш»?
А я вмію краще вас;
Хоть у школи не бував,—
Пуд школою полежав,
Весь «оченаш» переняв,
Лыстоньки пысаты,
Малу дытыну колыхаты,
Гарного «котка» спиваты.—

№ 18.
Ты, коточок, не ходы,
Малойи дытыны не збуды;
Мале дытя буде спаты,
А я буду колыхаты,
Щасте-долю посылаты,
Ростоньки в костоньки,
Здоровьечко к сердечко,
Добрый розум в голувоньку
На малую дытыноньку,
Щоб воно спало, не болило,
На голувоньку здоровило,
Часто спаточки хотило.

№ 19.
Ишла вдова долиною
З маленькою дытыною.
Сила вдова оддыхаты;
Колы-ж иде тры бурлаки.
Одын каже: убьем вдову!
Другый каже: ще и дытыну;
Третій каже: не вбъем вдовы,
Маленькойи дытыны;
Ходимо в лисочок,
Зрубаем дубочок,
Зробымо колысочку,
Положимо дытыночку;
Витер повине,—поколыхне;
Руска впаде,—погодуе;
Дощык крапне,—напойить.—

№ 20 (вариант № 19)…
Третий каже: не займайте;
Мы пуйдемо у лисочок
И вырубаем лыщыночку,
Зробымо колысочку,
Повисымо на дубочку,
Положило дытыночку.
Витрык повіе,—поколыше;
Сонечко вгріе,—пожалуе;
Роса впаде,—погодуе;
Дощык зыде,—покупае;
Маты Божа наблюдае.—

№21.
Oй ну люди, люли!
Налетилы гули;
Посилы на люли,
Сталы думать и гадать,
Чым дытынку годовать:
Чы кашкою, чы молочком;
Чы пшенычным пырожком?
Кашкою годоваты,
А молочком наповаты,
Бублычком годоваты.

№ 22.
Ой ну люли, коточок!
Заховався в куточок
Од маленьких диточок.
Пошла кыця по водыцю,
Впала кыця у крыныцю.
Пошов коток ратоваты;
Вытяг кыцю за ушко,
Посадыв кыцю на сушко:
— Седы, кыця, покы обсохнеш,
А я пиду на мисто,
Куплю тоби намысто;
Я побежу на села;
Седы, кыцю, весела.—

№ 23 (Вариант № 22)
Пошла кыця по водыцю
Та й-упала у крыныцю.
Пошов коток ратуваты,
Та взяв кыцю за ухо
Та и посадыв на сухо;
Взяв коток за ужыцю
Та и посадыв на полыцю:
Седы, кыця, весела,
А я пойду на села
Хлиба добуваты,
Дитей годуваты.—

№ 24.
Ой ну люли, коте—котынку!
Та выорем нывку
Та посіем матерынку;
Матерынку будем рвать,
Малу дытынку колыхать;
Мала дытынка буде спать.
Заколыхавши та свою дытынку,
Побижу я на часынку;
На час, на час, на часочок
Пошла в вышневый садочок,
Чую своей дытыны голосочок.

№ 25.
Пошов коток на торжок,
Купыв соби кожушок;
Треба с котка зняты
Та дытыни даты,
Щоб тепленько спаты.
Та пошов котык по сино,
Там его лыхо насило,
А кушечку трясьця,
А дытыни щастя.

№ 26.
Ой ну люди, коте сирый,
Да не ходы по-задвуръю,
Да не ходы коло хаты,
Да не ходы волохатый,
Та не збуды та дытяты;
Мале дытя буде спать;
Ему не горя, не нужды знать.

№ 27.
Ой ну люли, коточок
Украв у Васи платочок.
Побиг Вася наганять;
Нагнав котка у бору.
Прынусь ёго до дому,
Посадыв котка на мосту,
Став котка быты по хвосту,
Посадыв котка на лавци,
Став котка быты по лапци:
Оце тоби, коточок,
За те, що вкрав у мене платочок.

№ 28.
Быты котка, быты,
Не на лыхо вчыты,
Щоб не вчывся гарилочки пыты,
Вчывся дилечка робыты—
Черевычки шыты,
Платьечко попраты,
Постильку послаты,
Дытыну колыхаты,
Гарного «котка» спиваты.

№ 29.
Ой ну люди да люлечки!
Шовковыйи да верёвочки,
А новая колысочка.
Спыть малая дытыночка.—

№ 30.
Ой ну люли, коточок;
Не полохай диточок;
Малы дитки будут спаты,
А я буду колыхаты.—

Тихо, монотонно тянется колыбельная песнь одна за другой; спокойно спит под нее ребенок, а мысль матери, ничем не отрываемая, несется на крыльях вперед, стараясь сквозь темную завесу разсмотреть будущее своего «любого Йванка». Припоминаются тут молодой матери разныя приметы, по которым пожилыя женщины учили ее узнавать будущую судьбу и характер ребенка: если дитя громко кричит, то нечего бояться за него: оно выростет и будет здоровым, добрым человеком; плохо вот, если дитя тихо, болезненно «нявчыть»: не долго протянет такой хилый ребенок, а если и выживет, то не на радость ему будет жизнь, не в силах будет такой человек справиться с тяжелой мужицкой работой; если дитя вскоре после своего появления на свет водит глазами, оно скоро умрет; та-же участь грозит ребенку, у котораго на нёбе не оказалось бугорка (?), или у котораго в глазах возле переносья нет разреза (?)17 ; если дитя сжимает кулачки, из него выйдет скупой человек; если же оно разжимает пальчики, то будет щедрым и любимым всеми за свою тароватость; если мать желает, чтобы все любили ея ребенка, то она должна почаще целовать его… А в общем—по одному шаблону тянется жизнь нашего простолюдина—селянина. Лет до 2—3 с ним няньчатся; лет с 5 мальчик становится пастушком; сперва у себя в огороде осенью и весною пасет гусей и телят; потом гонит их в поле «на стерну»; лет с 8 он уже верхом несется в лес «на ночлиги»; затем—хождение в школу, разныя работы по хозяйству, а там, лет с 18, пора и о женитьбе в о собственном хозяйстве думать, если только не грозит рекрутчина.—Девочка тоже, едва минет ей лет пять, становится помощницей матери: днем на ея руки сдаются все меньшия ребята—ея братья и сестры; серьезно, заботливо сдвинув брови, тащит эта нянька перед собою своего братишку-карапузика, сует ему соску в рот, чтобы унять его плач; наконец, надоест ей возиться с плаксуном; посадит она его где-либо под плетнем, а сама с такими же няньками— подругами садится играть «у куклы» либо «в кремъяхи», не замечая, что вверенное ея попечению дитя совершенно мокро и успело уже набить себе рот песком и всякою дрянью. Вечером мать, возвратившись с полевой работы, укладывает ребенка спать, а свою дочь—подростка посылает в огород «нарвать зильля, бо вже незабаром и свыни попрыбегають с пашы, дак шоб було чым погодовать их».

Подростет девочка, и ее посылают в школу, если только позволяют домашния обстоятельства, т. е. если есть в семье кому и без нея няньчиться с ребятами. Потом идет она в «наймычки», служить по людях, зароблять соби на прыданее», а там, глядишь, и заневестилась и своей семьей обзавелась.—

Едва окончились «родыны» и «хрестыны», пора думать и о подарках родственникам мужа: свекру в подарок дается коленкор на рубаху, свекрухе—темный ситец на юбку, а замужним ятровкам—ситец на «очипки».—

В ближайшее после родов воскресенье бабка несет ребенка в церковь приобщать. Из тех денег, что гости надавали на крестинах, баба дает коп. 2—3 священнику «на часточку»—помолиться о здравии новорожденнаго.

По истечении 6-недельнаго срока, родильница идет с ребенком и бабкой в церковь «уводыться», посли чего приглашает бабу к себе на обед.—На Рождественские или светлые праздники (смотря по тому какие ближе) на второй день родильница с мужем и ребенком несет бабе «пыроги», муж несет в «хустке» 7 паляниц в подарок бабе; баба приглашает к себе своих приятельниц, и целый день идет пирование. И затем уже постоянно, из года в год, на второй день Рождества и Пасхи родители новорожденнаго ходят в гости к бабке, нося ей в подарок зимой паляницу и колбасу, а весной—пасху и две крашанки. Бабка отдаривает своих «унуков» подобным же подарком.

Если дитя умрет, то его родители каждую поминальную субботу18, идучи в церковь, заносят бабе паляницу, а после служения снова заходять к бабке, и та угощает их; но это угощение не имеет уже такого веселаго характера, как первое.

«Пыроги» родители ребенка несут также куму и куме. Сперва идут они к куму и несут ему в подарок 7 паляниц и шапку, или пояс, или на жилет материи. Куме в подарок, кроме тех же 7 паляниц, дают платок или материи на карсетку. Собственно «пырогамы» называются 6 паляниц и подарок; все это вместе завязывается в «хустку»; седьмую же паляницу отец ребенка несет под рукой; это— «гостынець». Придя в хату, гости ставят на стол и «пироги», и «гостынець». Хозяева угощают гостей и, в свою очередь, дают им паляницу, когда те уходят домой.—

Если в семье умирают постоянно дети, то мать, желая спасти от смерти новорожденнаго ребенка, «запродуе» его. Эта продажа производится так. Когда ребенок заболеет и напуганная уже смертью других детей своих мать в страхе плачет возле больного, к ней приходит одна из ея родственниц или соседок, у которой дети все живы, и предлагает: «дай, я его закуплю, щоб на мое щасте выросло»; мать с радостью соглашается и обещает ей подарок, если дитя выздоровеет. Гостья снимает с себя крестик и надевает на ребенка со словами: «шоб Бог дав, на мое щасте ты вырус, батьку и матеры на утиху, а мыни на хорошу славу». Когда ребенок выздоровеет, она приносить крыжмо ребенку на рубаху. Родители этого ребенка считают после этого ее своею кумою и несут ей «пыроги».

А. Малинка.

1 Спорынья, sekale cornutum; Sklerotium Clavus Dec. (слов. Роговича).

Звон колокола в нашей народной поэзии служит предвестником чего-то особеннаго и, по большей части, печальнаго, ужаснаго. По одной, напр., былине царь, разгневавшись на царицу, собирается ее постричь; былина эта начинается так:

Уж что это у нас в Москве приуныло,
Заунывно в большой колокол звонили?
(Кир. VI, 202)

Былина про смерть Алексея Михайловича начинается словами:
У нас было, братцы,… в каменной Мосве
Заунывные большие колокола звонили;
У нас знать-то в каменной Москве
Не здорово…
(Кир. VII, 46).

В сборник Ричарда Джемса песня о смерти Скопина-Шуйскаго тоже упоминает о звоне колокола:
Ино что у нас в Москве учинилося?
О полуночи у нас в колоком звонили.

2 Звон колокола в нашей народной поэзии служит предвестником чего-то особеннаго и, по большей части, печальнаго, ужаснаго. По одной, напр., былине царь, разгневавшись на царицу, собирается ее постричь; былина эта начинается так:

Уж что это у нас в Москве приуныло,
Заунывно в большой колокол звонили?
(Кир. VI, 202)

Былина про смерть Алексея Михайловича начинается словами:
У нас было, братцы,… в каменной Мосве
Заунывные большие колокола звонили;
У нас знать-то в каменной Москве
Не здорово…
(Кир. VII, 46).

В сборник Ричарда Джемса песня о смерти Скопина-Шуйскаго тоже упоминает о звоне колокола:
Ино что у нас в Москве учинилося?
О полуночи у нас в колоком звонили.

В былине, передающей о свержении с престола Вас. Шуйскаго, читаем:
Уж на той-ли на высокой колокольне
В большой колокол звонили.
Ох, и братцы, что то у нас, делается,
Уж не чудо-ли какое совершается?
(Кир. VII, 17).

Полет же сокола служить символом появления или удаления добраго молодца:
1) Соколонько та на вылети,
Козаченько та на выйизди.
(Сборн. Метлинск. 179).

2) Налынув сокол из чужих сторон…
Найихав Ивашко из чужих сил. (Тр. Этн. Эксп. IV, 70).

3) Наляцели соколы з стороны…
Ужо едуць козациньки со войны.
(Зап. Р. Геогр. Общ. V, 337).

4) Ясён сокол вон вылётывал…
Выезжал воевода Московский князь Скопин.
(Кир. VI, 12)

3 В этих 2 строках не нужно усматривать насмешки над бабой; здесь скорее выражается заботливость: волы (вместо которых запрягаю коров) везут медленно, спокойно, что для старухи покойнее, чем езда на быстрых лошадях.

4 Такое вознаграждение священнику давалось года полтора назад, когда собирался данный материал; какое дается теперь, ее знаю

5 «Калган» — radiх gаlаngае.

6 «Муштыкова голка» — мускатный орех.

7 «Калыцыба» или «кыльчыба» — чилибуха, nux vomika, semen strychni

8 «Семыбр. кровь» (sanguis drakonis) — красноватый камень, порошок котораго всыпается в водку.

9 Припев повторяется после каждаго двустишия.

10 Припев за каждой строкой

11 Припев этот повторяется за каждой строкой.

12 Повторяется последнее полустишие.

13 При этих словах хлопают в ладоши и приплясыают .

14 «Гомон».

15 Венок—символ невинности. Девушки только до замужества, а «покрытки» до рождения ребенка носят косы, а потом волоса подбирают под «очипок».

16 Женщина, у которой собираются на вечерницы, назыв. « вечорныча маты».

17 Последния две приметы не совсем понятны; лично мы не могли проверить, действительно-ли даже существу эти непонятныя приметы.

18 Их в году 4.